НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ О СУЩНОСТИ И ДЕФИНИЦИИ КАТЕГОРИИ ВИДАРезюмеДанные замечания вызваны статьей Э. Галнайтите „К вопрос у о дефиниции вида глагола в литовской аспектологии“, в которой подвергаются ...критике некоторые в настоящее время существующие определения совершенного вида в литовском языке и еще раз утверждается, что определение грамматического значения совершенного вида через понятие ограниченности действия пределом является наиболее подходящим.Автор данных замечаний полагает, что самое главное — это раскрыть сущность анализируемой категории, ибо основной причиной разногласия при определении видовых значений является именно то, что в литовском языкознании по-разному понимается сущность категории вида и ее место среди других грамматических категорий. Кроме того, четко не определено и само понятие грамматической категории. Если грамматическими категориями считать только словоизменительные категории, то глаголы по виду в литовском языке не изменяются, и нет никаких оснований вид в литовском языке считать грамматической категорией. Эта категория литовского глагола почти целиком относится к сфере словообразования. Словообразовательные средства меняют индивидуальное значение глагола, а через него меняется и значение вида.Для приставок характерно общее центростремительное значение, а для суффиксов — центробежное значение. Поскольку глаголы совершенного вида в литовском языке образуются в основном при помощи приставок, то значение совершенного вида может быть определено только как значение сконцентрированности, целостности и результативности действия.
ЭВОЛЮЦИЯ ЛОКАТИВА ЛАТЫШСКОГО ЯЗЫКА И ЕЕ ВНУТРЕННЯЯ МОТИВИРОВАННОСТЬРезюмеВ статье раскрываются условия эволюции локатива латышского языка и объясняется ее внутренняя мотивированность. Предполагается, ...что еще до появления письменных памятников в латышском языке существовал не только инессив, но и иллатив.После фонологических и системных изменений конца слова в латышском языке были нейтрализованы инессив и иллатив мн. ч. По модели мн. ч. была нейтрализована оппозиция инессива/иллатива ед. ч., которая нашла наглядное отражение в письменных памятниках.Во времена нейтрализации оппозиции инессива/иллатива по модели инессивов tamī, tamā, šimie из древних иллативов начали формироваться инессивы tanī, tanā, šinie.Инессив (локатив) латышского языка после приобретения значения не только места и времени действия, но и его направления стал одним из наиболее часто употребляемых падежей.В статье также объясняются условия развития локативов мн. ч. односложных (и некоторых неодносложных) родовых местоимений. Внутренней мотивированностью этих инноваций является избежание синкретических форм, которые появились в парадигмах упомянутых местоимений после фонологических изменений и системного сокращения конца слова.
НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ЛАТЫШСКОМ МЕСТОИМЕНИИ viņš, viņa РезюмеВ латышском языке из основ дальнего указания *ana-, *anā- самостоятельное местоимение не образовалось. Членом дальнего указания стало ...сложное местоимение viņš, viņa, образование которого следует отнести к эпохе формирования местоименных прилагательных.В статье на основе данных латышских говоров выдвигается предположение, что местоимение viņš, viņa образовано из указательного слова (наречия) дальнего указания *vin(E) „вон“, ср. пр. winna „heraus“, ст. сл. vьnĕ „draußen", и энклитического местоимения (j)is, *(j)ī (resp. *о-, *-ā-) нейтрального указания, которое по закону Вакернагеля в древнебалтийском предложении могло занять второе место. Веским доказательством этого предположения являются формы с долгими окончаниями местоимения v́eńìs, v́eńei верхнелатышского говора Пилда, напр.: им. п. ед. ч. ж. p. -ei <*ī род. п. ед. ч. муж. р. –ùо <*-ā, род. п. ед. ч. ж. р. –ùos <*-ās и др. Они могли сохраниться лишь в односложных словах, т. е. в местоимении jis, jei „он, она“ (см. парадигму склонения). Переход корневого -i- в -е- и палатализация -ņ- во всех формах свидетельствуют о том, что (ve)ņ< *(vi)nj. Таким образом, данные говора Пилда (и других говоров) являются твердой основой для реконструкции общелатышского сложного местоимения *vin(E) (j)is „вон тот“, *vin(E) *(j)ī „вот та“. Вокализм конца слова местоимений viņš, viņa и v́eńìs, v́eńei указывает на то, что в большинстве латышских говоров (т. е. в ареале употребления viņš, viņa) сращение *vin (E) и (j) is, *(j)ī в одно слово произошло до перехода *in в ī и до сокращения конечных долгих гласных, а в некоторых верхнелатышских говорах — после упомянутых процессов.
К ВОПРОСУ О ПАРНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ С ŏ-/ā-ОСНОВАМИ В БАЛТИЙСКИХ ЯЗЫКАХРезюмеИсследуются парные существительные с ŏ-/ā-основами, которые имеют соответствия в других и.-е. языках (хотя бы одна ...основа), и доказывается примерами, что такое „колебание” упомянутых основ (и рода) весьма архаично. Делается вывод, что происхождение такого „колебания” и вообще само „колебание” не связано с исчезновением категории среднего рода в восточнобалтийских языках, как предполагают некоторые языковеды.Семантико-словообразовательный анализ исследуемых пар свидетельствует о том, что большинство парных существительных балтийских языков упомянутого типа первоначально были абстрактными (и коллективными) именами, определенная часть которых перешла в конкретные. Автор показывает, что в балтийских языках были очень древние abstracta feminina с ā- основами (bangà, gùmba, káima и др.) и masculina с ŏ-основами (al̃kas, bañgas, gum̃bas и др.), которым, видимо, не была свойственна оппозиция числа. Причиной вышеупомянутого „колебания” является, возможно, процесс конкретизации абстрактных (и коллективных) существительных, которому был необходим контраст числа.
PDF
